Поразмышляем

Бремя страха

...Не убоюсь зла... Пс. 22:4

Лицо Иисуса поражает нас. Мы никогда не видели такого выражения Его лица.

Иисус улыбающийся—да.

Иисус плачущий — тоже да.

Иисус гневающийся — даже такое нам знакомо.

Но испуганный Иисус? По щекам Которого текут слезы? Лицо Которого покрыто испариной? По подбородку стекают струйки крови? Вы помните ту ночь?

И, выйдя, пошел по обыкновению на гору Елеонскую, за Ним последовали и ученики Его. Придя же на место, сказал им: молитесь, чтобы не впасть в искушение. И Сам отошел от них на вержение камня, и, преклонив колени, молился, говоря: Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет. Явился же Ему Ангел с небес и укреплял Его. И, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю.

Лк. 22:39-44

В детской Библии, которую мне подарили, когда я был маленьким, была картинка, изображавшая Иисуса в Гефсиманском саду: печальное лицо, молитвенно сложенные руки. Иисус на коленях склонился у камня. Кажется, Он абсолютно спокоен. Но один стих развеивает этот образ спокойствия: Иисус «пал на землю» (Мк. 14:35). Матфей говорит, что Иисус «начал скорбеть и тосковать», говорил ученикам, что душа Его «скорбит смертельно» (см.: Мф. 26:37-38). Согласно Луке, Иисус «был исполнен боли» (Лк. 22:44).

Как бы вы в своем воображении нарисовали эту сцену? Иисус распростерт на земле? Лицом в грязь? Широко раскинутые руки вцепились в траву? Тело сотрясается от рыданий? Лицо искажено, подобно искривленному стволу оливкового дерева?

Что нам делать с таким Иисусом?

К этому тексту мы обращаемся, когда сами оказываемся в похожей ситуации. Мы читаем эти стихи, когда испытываем подобные чувства: когда нам страшно. Разве не очевидно, что, наряду с другими эмоциями, Иисус испытывал страх? Впереди Он видел такой беспредельный ужас, что молил Бога изменить Его замысел. «...Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22:42).

Что побуждает вас молиться словами этой молитвы? Страх перед посадкой в самолет? Перед лицом толпы? Перед публичным выступлением? Перед новой работой? Перед предстоящим выбором супруга? Перед поездкой на машине по шоссе? Возможно, в глазах других людей причина вашего страха ничтожна, но для вас-то все обстоит именно так: от страха у вас холодеют ноги, учащенно бьется сердце, и кровь бросается вам в лицо. То же самое происходило с Иисусом.

Ужас, объявший Иисуса, был столь велик, что тело его кровоточило. В медицине это явление известно как гематидроз. Сильное волнение вызывает активное выделение в кровь химических соединений, которые разрывают капилляры потовых желез. В результате пот выделяется вместе с кровью.

Иисус не просто волновался — Он боялся. Страх — старший брат тревоги. Если тревогу можно сравнить с джутовым мешком, то страх — с грузовиком цемента, который не сдвинуть с места.

Как замечательно то, что Иисус пережил такой страх! И как хорошо, что Он рассказал нам об этом! Мы же стараемся поступать иначе: замалчиваем свои страхи, скрываем их. Прячем в карманах вспотевшие ладони, маскируемся, чтобы не выдать головокружения и сухости во рту. Но у Иисуса все не так. Он не надевает маску сильной личности. Мы слышим Его мольбу дать Ему сил.

«...Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня!..» Отец первым увидел Его страх. Иисус мог бы пойти к матери. Мог бы поделиться своими чувствами с учениками. Мог бы собрать молитвенное собрание. Все было бы уместно. Но Иисус прежде всего обратился к Отцу.

О, как часто мы стараемся куда-нибудь пойти — сначала в бар, потом за психологической консультацией, или обращаемся к книжкам из серии «Помоги себе сам», или идем в гости к живущему по соседству приятелю. Но не так поступал Иисус. Первым, на кого Он устремлял Свой взор, всегда был Его Небесный Отец.

За тысячу лет до этих событий Давид советовал испуганным людям поступать точно так же, говоря: «Не убоюсь зла». Почему Давид смог сделать такое смелое заявление? Потому что знал, к Кому следует обращаться, когда накатывает страх. «Ты со мною; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня».

Вместо того чтобы обратиться к другим овцам, Давид обращается к Пастырю. Вместо того чтобы самому решать свои проблемы, он взирает на жезл и посох своего Пастыря. Только потому, что Давид смотрел в правильном направлении, он мог сказать: «Не убоюсь зла».

Я знаю одного человека, который страдает страхом толпы. Когда его окружает большое количество людей, дыхание его прерывается, и он сильно потеет, как борец сумо в сауне. Как ни странно, помощь пришла к нему от его же партнера по игре в гольф.

Они находились в кинотеатре, ожидая своей очереди войти в зал, когда у моего приятеля началась паника. Толпа окружила его, как непроходимая чащоба. Он должен был немедленно выбраться из нее. Его приятель велел ему сделать несколько глубоких вдохов. Затем, в поисках выхода из сложившейся ситуации, он ухватился за один из приемов игры в гольф.

— Когда ты выбиваешь мяч из неровной поверхности, а вокруг тебя деревья, что ты делаешь в таком случае?

— Начинаю искать просвет.

— И ты не смотришь на деревья?

— Конечно, нет. Я нахожу открытое пространство и нацеливаю мяч прямо в него.

— Попробуй в толпе сделать то же самое. Когда у тебя начинается паника, не смотри на людей, смотри только на открытое пространство.

Очень хороший совет для гольфа. Хороший совет и для жизни. Вместо того чтобы концентрироваться на своем страхе, сконцентрируйся на решении проблемы.

Так поступал Иисус.

Так поступал Давид.

К этому побуждает нас автор Послания к Евреям, говоря: «Посему и мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей, свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех и с терпением будем проходить предлежащее нам поприще, взирая на начальника и совершителя веры Иисуса, Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление, и воссел одесную престола Божия» (Евр. 12:1—2).

Автор Послания к Евреям не играл в гольф. Но, поскольку он упоминает о бегуне на длинные дистанции и о том, Кто его опережает, он вполне мог быть любителем бега. Бегущий впереди — Иисус, «начальник и совершитель [нашей] веры». Он Начальник, то есть Автор, Который написал Книгу о спасении. И Он же совершитель, то есть завершитель всего дела, ибо Он не только составил карту, но и указал на ней маршрут. Он возглавляет забег, а мы бежим вслед за Ним. И мы, бегущие за Ним, не должны упускать Его из виду.

Я тоже бегун-любитель. Почти каждое утро, с трудом встав с постели, я выхожу на улицу. В отличие от спринтеров, я не умею бегать быстро. По сравнению с марафонцами я вообще не способен далеко убежать. Но я все равно бегаю. Я бегаю, потому что не люблю кардиологов. Нет, не подумайте, здесь нет ничего личного. Дело в том, что я происхожу из семьи, благодаря которой кардиологи никогда не оставались без работы. Один из них настоял на том, чтобы мой отец ушел на пенсию. Другой вскрывал грудные клетки маме и брату. Мне хочется быть единственным исключением из нашей семьи, единственным ее членом, который не держит наготове телефонный номер кардиохирурга.

Поскольку сердечные болезни не покидают нашу семью, я не покидаю окрестности, где можно побегать. Солнце еще только всходит, а я уже на дорожке для бега. Пока я бегу, тело мое недовольно стонет — оно не желает мне помогать. Колено ноет. Бедро задеревенело. Болят лодыжки. Иногда случайный прохожий смеется надо мной, что задевает мое самолюбие.

Бывает обидно. Поэтому я научился делать выбор из трех вариантов: пойти домой (где Деналин поднимет меня на смех), размышлять о своих болезнях до тех пор, пока я и в самом деле не начну ощущать боль в груди (вот приятное занятие!), или продолжать бежать, наблюдая за восходом солнца. Моя дорожка для бега имеет достаточный угол наклона к востоку, что позволяет мне стать первым свидетелем этого божественного утреннего чуда. Догадываетесь, что происходит со мной, когда я наблюдаю этот процесс перехода сотворенного Богом мира от тьмы к сияющим золотом краскам? То же самое происходит с моими ощущениями — боль уходит, напряжение в суставах ослабевает, и неожиданно для самого себя я обнаруживаю, что половина дистанции уже позади, а жизнь не так уж плоха. Все меняется, как только я устремляю свои глаза к солнцу.

Не в этом ли заключен главный смысл призыва автора Послания к Евреям «взирать на Иисуса»? На что были устремлены глаза Давида? «Ты со мною; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня».

Как смог Иисус вынести муки распятия? Прежде всего со Своими страхами Он обратился к Отцу. И Он укреплялся словами псалма: «Когда я в страхе, на Тебя я уповаю» (Пс. 55:4).

Следуйте Его примеру. Не убегайте от реальности произошедшего в Гефсиманском саду. Войдите в него, но в одиночестве. И, находясь там, будьте искренним. Там можно броситься на землю. Там могут литься потоки слез. И, если с вашего лица будет струиться кровавый пот, знайте, что это уже было до вас. Поступите, как поступил Иисус, — откройте свое сердце.

Будьте искренним. Таким был Иисус. «Пронеси эту чашу мимо меня», — молил Он. Подробно излагайте перед Богом свои проблемы: номер рейса, которым летите, продолжительность речи, которую вам предстоит произнести, условия перехода на новую работу. У Него много времени. И много сострадания.

Он не считает ваши страхи глупыми или ничтожными. Он не советует вам «встряхнуться» или «крепиться». Он Сам был там, где сейчас находитесь вы. Он понимает, что вы чувствуете.

И Он знает, в чем вы нуждаетесь. Поэтому в молитве вслед за Иисусом вы говорите: «Если бы Ты благоволил...»

Желал ли этого Бог? И да, и нет. Он не отменил креста, но Он отнял страх. Бог не усмирил бурю, но успокоил моряка.

Кто может утверждать, что Он не сделает того же самого для вас? «Не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания пред Богом...» (Флп. 4:6).

Не смотрите на высоту горы, но обратитесь к Тому, Кто может ее передвинуть. Вместо того чтобы взваливать на свои плечи весь мир, обратитесь к Тому, Кто держит на Своих плечах всю вселенную. Оторвитесь от своих страхов, и вы обретете надежду.
Итак, куда же все это время был устремлен ваш взгляд?

Большая часть пророков Ветхого Завета жили в эпоху «осевого времени», т. е. с 8 по 2 вв. до Рождества Христова. Жизнь многих из них протекала практически в то же самое время, что и жизнь великих греческих философов от Пифагора до Аристотеля.

Пророки, в отличие от философов-язычников, не измышляли собственных религиозных, философских и этических идей. Они мыслили в русле строгого монотеизма, учили свой народ тому, как следует на основе веры в Бога жить добродетельно и праведно. Выступая во многих отношениях предшественниками Христа, они готовили будущее провозвестие евангельского Откровения. Через них, Божьих избранников, Господь доводил до людей Свою волю и предсказывал будущее. В их высказываниях с футуристической направленностью, т. е. в пророчествах формулировались разнообразные прогнозы, которые непременно сбывались. При этом пророки видели свое предназначение не столько в том, чтобы предсказывать конкретные факты, но в том, чтобы прозревать высшие смыслы событий, происходящих в настоящем и готовящихся совершиться в будущем.

Пророки появлялись, как правило, в критические моменты социальной истории, когда на государство и народ обрушивались тяжкие испытания и бедствия. Если правители, столкнувшиеся с трудноразрешимыми проблемами, не могли найти необходимых средств и путей выхода из кризиса, которые соответствовали бы высшим, божественным установлениям, то на передний край выдвигалась фигура пророка. Он, уверенный в том, что через него Бог указывает путь спасения, горячо и страстно проповедовал, обличал тех, кто заблуждался, ободрял отчаявшихся, вселял надежду, укреплял веру. Из уст пророка люди могли услышать вести о грядущих, ближайших или отдаленных испытаниях и лишениях, ожидающих их в наказание за прошлые и нынешние прегрешения.

Миссия библейских пророков состояла в том, чтобы укреплять веру израильского народа в Единосущного Творца мира, свидетельствовать об Его безмерном могуществе, предостерегать против языческих заблуждений и греховных соблазнов. В социальном плане это была воспитательная, учительная миссия, нацеленная на то, чтобы не позволять злу безраздельно господствовать над умами и сердцами людей. Пророки прилагали огромные усилия в своем стремлении к тому, чтобы коллективная жизнь израильского народ не выходила за пределы норм богобоязненного, законопослушного существования. Они были суровыми и неподкупными стражами религиозной нравственности, нелицеприятными судьями всех, кто пренебрегал ее нормами. Вместе с тем их выступления были пронизаны пафосом национальной гордости. Их отличала несокрушимая вера в избранность израильского народа.

Если для греческих философов главным инструментом в их духовном труде был разум, то для израильских пророков первозначима была личная вера в Единосущного Бога. Разум в глазах пророков — это слишком несовершенное духовное орудие, которое не годится в деле богопознания. Они были убеждены: постичь Бога разумом в принципе невозможно. Их не привлекало игривое умствование. Они желали только одного: чтобы народ Израиля хранил верность Богу, соблюдал заповеди Божьи и не поддавался языческим соблазнам.

Если греческий мыслитель, будь то Демокрит, Платон или Аристотель, почти всегда стремился создать свою собственную философскую систему, своеобразную и неповторимую, то пророк, не уступавший философам силой духа и напряженностью мыслительной деятельности, был нацелен не на то, чтобы быть оригинальным. В наибольшей степени он желал соответствовать общему типу Божьего избранника, растворявшему собственную индивидуальность в своем служении Богу.

И греческие философы, и израильские пророки были свободны от диктата многих условностей социальной жизни. Среди философов время от времени появлялись такие фигуры, как, например, Гераклит или Диоген, которые внешне приближались к типу поведения, свойственному пророкам. Однако по своей сути они оставались антиподами пророков, поскольку демонстрировали окружающим только свое собственное «я», пребывающее в плену самомнения и гордыни.

Пророки, обладавшие незаурядным красноречием и силою психологического внушения, рисовали перед теми, кто внимал их проповедям, картины, которые никого не оставляли равнодушными. Они вещали не от себя лично, не от своего имени, а Дух Божий овладевал ими, действовала через них, используя их уста как инструмент. Рупор, звуки которого должны были привлечь внимание народа. Поэтому пророка нередко называли «человеком Божиим», поскольку через него с народом действительно говорил Сам Господь.

Несмотря на то, что за всеми библейскими пророками стоял Бог, использовавший их как Свои орудия, пророчества каждого из несли на себе отпечаток яркой индивидуальности и своеобразной судьбы каждой конкретной личности.

Среди греческих философов практически не было тех, кого можно было бы назвать харизматическими личностями. Каждый из них был слишком глубоко погружен в себя. В тех духовных плодах, которые они могли предложить своим современникам, было слишком много рафинированного интеллектуализма. Их идеи не предназначались для того, чтобы воспламенять сердца сограждан.

Пророки же, напротив, принадлежали к типу ярко выраженных харизматических личностей, горячо верующих в дарованное им Откровение. Они умели заражать своей верой других людей. Дух каждого из них, пребывающий в близости к Богу, преисполнялся необыкновенной силы и как будто пламенел, зажженный от небесного огня, принимая вид харизмы, очевидной всем и каждому. Руководимый Богом, обладающий даром провидения, ярким мистическим воображением, пророк мог внутренним взором прозревать то, что проливало свет на настоящее и будущее его народа.

Это могли быть явившиеся ему в сновидениях или наяву символические образы, которые затем в устных высказываниях обретали вид либо утешительных, обнадеживающих предречений, либо устрашающих картин неизбежного возмездия. Иногда содержание видений было столь сложным, многозначным и противоречивым, что превосходило способность пророка к их истолкованию. В подобных случаях они толковались как свидетельства величия Господа и слабости человеческого рассудка, теряющегося перед глубокомыслием тайных, сокровенных смыслов.

Греческий философ практически не испытывал чувства благоговения перед той высшей силой, которую ставил во главе сущего. Для него это почти всегда было нечто надлично-общее и достаточно абстрактное. С этой силой невозможно было выстраивать личные отношения и вести диалоги.

У пророка, напротив, Бог — это живая Личность, в Которой нет ничего абстрактного, отвлеченного. Бог всегда рядом и в любой момент к Нему можно обратиться со словами благодарности, с прошением, мольбой, ходатайством и т. д.

Если философы допускали в свои построения элементы сомнения и пользовались приемами верификации, то израильским пророкам была неведома эта интеллектуальная техника. Они в ней не нуждались, поскольку видели в сомнении не конструктивный, а сугубо деструктивный фактор духовной жизни. Им и в голову не приходило проверять Божьи откровения на степень их достоверности.

Если инструмент философа — это высокое умозрение, являющееся сердцевиной интеллектуального дискурса, то орудие пророка — пламенная проповедь. Если философ в своих размышлениях теоретизирует, поднимаясь временами до самых высоких абстракций, то от пророка исходит слово, которое с некоторой долей условности можно назвать практической философией жизни. Пророк учит не тому, что есть сущее, каков мир и что представляют из себя его законы, а тому, что является должным, что требует Бог от людей.

Философ стремится создавать что-то новое в мире идей. Пророку подобные цели чужды: он ратует за то, чтобы люди не забывали старых заповедей декалога, выбитых на священных скрижалях.

Философ не оперирует такими этическими категориями, как преступления народов и возмездие за них. Для пророка это ключевые понятия его проповедей. Он не рефлектирует, а морализирует, назидает. В центре его проповедей — идея Божьей справедливости и Божьего суда над отступниками и преступниками.

Если греческие философы служили истине, то израильские пророки — Богу и Божьей справедливости. Пророков мало занимало то, что происходит в природе, звездных высях и морских глубинах. Естественный мир не был в их глазах средоточием столь же важных, острых и насущных проблем, как мир людей. Разум пророка подчинялся доминанте мистического мировосприятия и имел не натурфилософскую, а историософскую и моралистическую направленность.

Через пророков в жизнь древних евреев вошли первоначальные нормы морали и права. Они демонстрировали своим образом жизни пламенную веру, безупречную нравственность, полное самоотвержение и готовность вынести любые испытания во имя Господа. Поэтому их нравственный авторитет в израильском народе был чрезвычайно высок.

Греческие философы, хотя и рассуждали о мироздании, но их социальное мышление было ограничено пределами Эллады, и они не принимали во внимание мира «варваров». Пророки мыслят иными категориями. На первый взгляд может показаться, что они говорят только об израильском народе, но в их проповедях присутствует глубинная мысль о равенстве всех людей перед лицом Божьим. Сыны израильские — это только сосуд, предназначенный для принятия в себя Божьего Откровения и последующего распространения его по всему миру, среди всех людей, способных и готовых его принять, независимо от того, эллины они или иудеи.

Хотя – это смотря что понимать под невезением. Наверное, немало людей позавидовали бы этому римлянину, правившему Иудеей во времена Христа. В конце концов, ему удалось прославиться! А ведь ради этого люди строили и разрушали города, сжигали храмы и создавали фонды имени себя, любимых. Сегодня ради известности люди выставляют на всеобщее обозрение собственную душу и грязное белье, бросаются тортами и едят червяков в прямом эфире...

Ничего такого Понтий Пилат не делал. Он вошел в историю почти случайно — благодаря одному-единственному смертному приговору. И вот, пожалуйста: мало кто помнит, какой император царствовал тогда в великом Риме, а о правителе захолустной провинции слышали все. Художники пытаются запечатлеть его образ на своих полотнах, писатели стремятся проникнуть в его непростую душу, в кино его играют разные талантливые люди вроде Гари Олдмана, а его немногие слова, записанные в Евангелиях, знает наизусть каждый образованный человек.

Мало того — этого ничем не выдающегося римского чиновника угораздило попасть не только в учебники истории и богословия, но и в христианский Символ Веры! И многие столетия миллионы людей повторяют: «Верую… в Иисуса Христа… распятого за нас при Понтии Пилате». А ведь, кроме него, из людей там по имени упоминается только Дева Мария!

За что это ему такая честь? Александр Мень объясняет это так: «Дело в том, что древний мир не знал одного календаря, одного летоисчисления. И в то время, когда создавался Символ веры, единого летоисчисления также не было. Скажем, в Риме вели счет от основания города, в Греции считали по Олимпийским играм, на Востоке — по царям и т. д. Поэтому указание на этого человека, на Понтия Пилата, есть указание на точку в истории: что Христос воплотился не в воображении людей, не в мифологическом времени, а в конкретной исторической и географической точке — при Понтийском Пилате, пятом прокураторе Иудеи, который правил Иудеей, как мы теперь знаем, с 27 по 37 г. I в. после Р. Х.»

Конечно, не велико счастье — оказался в роли этакого ориентира, указателя времени. Да при этом еще и остаться для потомков символом преступной нерешительности, трусости и конформизма. Впрочем, и здесь Пилату в какой-то степени повезло: его слава все же лучше, чем реальные поступки.

На самом деле Понтий Пилат, если чем и выделялся среди других правителей того времени, то лишь жестокостью и совершенно бездарной политикой во вверенной ему беспокойной провинции. То он провоцировал какую-нибудь резню, то пытался заставить иудеев чтить изображения кесаря, то покушался использовать деньги храма для строительства водопровода… Неудивительно, что у подданных он вызывал лишь ненависть, и они постоянно писали на него жалобы императору.

А сейчас Пилата принято изображать скорее как жертву обстоятельств. Ну, просто не повезло человеку. Он оказался лишь инструментом в руках хитрых религиозных лидеров, или, если хотите — пешкой всемогущего Провидения. Ведь Иисус должен был умереть за грехи человечества. А значит, кто-то должен был подписать этот приговор… Даже евангелисты изображают Пилата с некоторым сочувствием: он готов проявить несвойственное ему обычно милосердие и отпустить странного «преступника», он убежден, что религиозные вожди хотят казни Иисуса «из зависти», он боится, сомневается… Его смущает предупреждение жены о вещем сне, да еще загадочное поведение обвиняемого, который смеет сказать почти всемогущему римскому наместнику: «Ты не имел бы надо Мной никакой власти, если бы не было дано тебе свыше…». Новые и новые попытки смягчить участь арестованного, и, наконец, железный аргумент саддукеев: «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю»… Разумеется, Пилат в конце концов решил, что ради какого-то бродячего проповедника не стоит губить свою карьеру.

Правда, судя по Евангелиям, создается впечатление, что Пилат хотел не столько спасти Христа, сколько остаться в стороне от этого неприятного дела. Сначала он посылает Иисуса к Ироду — пусть Его судьба решится, так сказать, «по месту жительства». Потом пытается предоставить решение вопроса иерусалимской толпе — и снова неудача: народ предпочитает Варавву… И, наконец, знаменитый жест — по древнему обычаю правитель омывает руки: «Не виновен я в крови Праведника сего…» Психологи сказали бы, что правителю Иудеи был свойственен порок, весьма распространенный среди наших современников — нежелание брать на себя ответственность.

Да и в своем отношении ко Христу Пилат, надо сказать, выглядит удивительно современным. Миллионы людей сегодня вслед за ним повторяют: «Что есть истина?» и живут так, как будто ни добра, ни зла не существует. Христа считают хорошим человеком, проповедником нравственности, невинной жертвой тогдашней номенклатуры и даже посланцем каких-то таинственных сил — что ж, примерно так думал о Нем и Пилат. Но чтобы открыто, всерьез встать на Его сторону? Рискнуть своими интересами, нарушить сложившийся ход жизни? А нельзя ли просто выбросить из головы неудобные вопросы и жить, как раньше?
К сожалению, стараясь, подобно Пилату, уйти от выбора, «соблюсти нейтралитет» в отношении Христа, мы на самом деле принимаем решение в пользу Его — и наших — врагов. Потому что если сознательно не противостоять злу, оно постепенно разрушит нашу жизнь.

Известно, что проявленная «политическая гибкость» не спасла карьеру Пилата. Из-за многочисленных жалоб он был отстранен от должности и сослан в Галлию, где, по преданию, в конце концов покончил с собой. Что же до вечной участи римского наместника, то, согласно не слишком милосердной христианской легенде, в аду он все время пытается отмыть с рук пятна невинной крови...

Так ли это — сказать трудно. Но ясно, что нам с вами повезло больше, чем правителю Иудеи. Он остался для потомков примером того, «как жить нельзя», и мы, зная о его судьбе, можем распорядиться своей жизнью более разумно, чем «жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат».

«А если они все сговорились?» Похоже, верить в воскресение Христа мой одноклассник категорически не желал. Это был простой хороший парень, не склонный к философствованию, с которым мы много лет просидели за одной партой. И вот теперь, когда я взахлеб делилась с ним свежеприобретенной верой, щедро усыпая свою пламенную речь цитатами из Библии и «Неоспоримых свидетельств» Мак-Дауэлла, он, припертый к стенке моими аргументами, сдаваться все-таки не собирался. Тогда и прозвучала версия о заговоре – мол, что, если все, от Христа с апостолами до Синедриона и римлян во главе с Пилатом, дружно сговорились, чтобы обмануть его, бедного Васечкина?

В тот день я впервые поняла, что аргументы не всегда помогают, и дело тут даже не в остроте интеллекта. В конце концов, моя однокурсница, умнейшая девушка, однажды не менее «убедительно» заявила, что рассуждений Мак-Дауэлла о воскресении Христа ей лично для веры не хватает, потому что… «мало ли, что там могло случиться».

И вот теперь, много лет спустя, я снова встречаюсь с гипотезой «пасхального заговора». На этот раз ее предлагает нашему вниманию серьезный человек, ученый (правда, не историк, а палеонтолог) Кирилл Еськов, в книге «Евангелие от Афрания».

Нет, он совсем не собирался подрывать основы христианства. Он даже не настаивает на истинности своей версии. Просто он прочитал книгу все того же Джоша Мак-Дауэлла — «Доказательства воскресения», и воспринял ее как вызов, поставив себе целью найти слабые места в аргументации евангелиста. Ну и, возможно, заработать на этом капельку известности — ведь тема-то какая, незамеченным точно не останешься!

Итак, Мак-Дауэлл, с чисто американским энтузиазмом и прямо-таки невыносимой самоуверенностью, утверждает, что перебрал и опроверг все возможные версии, объясняющие пасхальные события (пустая гробница, встречи воскресшего Христа с учениками) с материалистической точки зрения. Так мы ж ему покажем! И Еськов выдает собственную свежую версию — оказывается, все эти чудеса были организованы… римскими спецслужбами. Черпая вдохновение в популярных романах о Перри Мейсоне и незабываемом Штирлице, он пишет своего рода евангельский детектив (довольно, кстати, забавный), основанный на некоторых деталях, подмеченных в рассказах евангелистов. При этом ставит себе следующие условия: во первых, он не сомневается в подлинности Евангелий и других текстов Нового Завета (что, впрочем, и так давно доказано специалистами по древним текстам), и во-вторых, считает, что все, так сказать, положительные герои не могут сознательно врать (хотя могут искренне заблуждаться).

Однако находятся люди достаточно влиятельные и беспринципные, чтобы задумать и осуществить эту небывалую мистификацию. Причем, судя по всему, это не евреи. Почему? Дело в том, что все рассуждения автора основываются на том факте, что всю ночь с пятницы на субботу гробница Христа оставалась без охраны. Стражу поставили только в субботу утром. Так что у неких злоумышленников теоретически была возможность выкрасть тело. Но кто это мог сделать? Как обычно спрашивают в детективах, «кому это выгодно»? Апостолы разбежались и думали только о том, как бы избежать ареста. Члены Синедриона были заинтересованы именно в том, чтобы тело оставалось на месте. Кто-нибудь из влиятельных лиц еврейской оппозиции? Но потом как-то не видно, чтобы они этой «выгодой» воспользовались… Да и вообще, представить себе еврея, пусть самого циничного и безнравственного, который бы после наступления Шаббата (!), да еще на Пасху (!!), забрался в гробницу и затеял какую-то возню с мертвым телом (!!!)… Нравственностью еще можно пренебречь, но никак не ритуалами и обычаями! Ведь, если помните, члены Синедриона, собираясь убить Христа, да еще и руками римлян, не вошли в Преторию, чтобы не оскверниться!

Итак, действующими лицами могут быть только римляне. При этом официальной власти, ясное дело, любые скандалы и беспорядки были совершенно ни к чему. Значит, это лица неофициальные, но достаточно могущественные, чтобы заставить даже Пилата плясать под свою дудку… Короче, «люди в штатском» из какой-нибудь римской Госбезопасности.

В «детективе» Еськова их двое. Во-первых, военный трибун Афраний, начальник тайной службы при прокураторе Иудеи. Он рассчитывает, что с помощью учения Христа, проповедующего любовь к врагам и непротивление злу, можно будет постепенно приручить непокорных иудеев, и поэтому оказывает молодой христианской общине незаметную поддержку. Но планы его в одночасье рушатся: оказывается, Христос совершенно не собирается становиться политическим лидером, а почему-то намерен… умереть за грехи всего мира! Тут-то к делу и подключается второй «заговорщик», Гай Фабриций, совмещающий шпионскую деятельность с увлечением мистикой и философией. Он мечтает о появлении новой религии, которая объединит Восток и Запад, вдохнет новые силы в разлагающийся Рим и превратит его в истинно великую вечную империю… И предлагает, пользуясь случаем, эту самую религию создать, инсценировав Воскресение.

Дальше — дело техники: в ночь с пятницы на субботу тело похищают из гробницы, в воскресенье устраивают громкий скандал с участием римской стражи, синедриона и Понтия Пилата, чтобы об исчезновении тела все узнали, затем предъявляют апостолам грубо загримированного двойника Христа, чтобы убедить их в воскресении… А потом Фабриций сочиняет «Протоевангелие», которое в дальнейшем должно стать источником христианских священных текстов, и добровольно уходит из жизни, счев свою миссию выполненной.

Что, честно говоря, довольно странно. То есть человек, достаточно умный и прозорливый, чтобы рассмотреть в учении очередного еврейского раввина зародыш будущей мировой религии, потом попросту пускает все на самотек, доверяя ее развитие и распространение кучке недалеких провинциалов! А богословие? Неужели и его будут создавать все эти рыбаки и мытари? Нужно же было сочинить хотя бы приличный катехизис, объясняющий все теологические доктрины и исключающий разные возможные ереси. Ведь еськовские заговорщики считают апостолов легковерными простаками, способными повестись на аляповатую подделку, да еще потом пойти умирать за свою веру.

Между прочим, даже беглое знакомство с Евангелиями убеждает в том, что простыми людьми апостолы, действительно, были, но легковерными? Ни в коем случае! Целых три года Христос их упорно учил, нередко упрекая именно за недостаток веры — и это при том, что они постоянно видели чудеса и даже сами их иногда по поручению Христа совершали. Опустевшая гробница, кстати, особого впечатления на апостолов не произвела — они как раз решили, что тело украли какие-то враги. И только встречи с воскресшим Христом их убедили, да и то «иные усумнились». Между прочим, Еськов вполне резонно считает именно эти оговорки о всяческих сомнениях главным доказательством подлинности евангельских текстов — если бы тут поработали редакторы, ничего такого бы не осталось.

Собственно говоря, церковь родилась даже не после Воскресения, а спустя еще несколько недель, на Пятидесятницу, когда на верующих сошел Святой Дух, превратив трусоватых обывателей в бесстрашных героев веры, пламенных проповедников и учителей церкви.

Но, извините, в распоряжении римских спецслужб никакого Святого Духа не было. Да и вообще, даже если представить себе, что они были почему-то заинтересованы в распространении новой религии (кстати, религия та еще — «для иудеев соблазн, для эллинов безумие», так что рассчитывать на ее успех было довольно странно), возможности спецслужб не безграничны. Уж кому об этом знать, как не нам! Целых семьдесят лет мощнейший идеологический аппарат насаждал марксизм-ленинизм, и что? Все кончилось полным пшиком.

А христианская Церковь росла и развивалась, как говорится, «всем смертям назло». Буквально с первых месяцев ее существования и вплоть до императора Константина христиан преследовали и уничтожали, стремясь стереть новое учение с лица Земли. Ведь ни одна нормальная тирания не потерпит людей, пускай даже безобидных и законопослушных, которые на самом деле абсолютно свободны от всякой земной власти, потому что подчиняются одному Богу.

Собственно говоря, самым большим чудом в истории Церкви можно считать то, что христианство — странное, неудобное учение с парадоксальным богословием и бескомпромиссной моралью, да еще происходящее из захолустной провинции — всего за несколько десятков лет распространилось по всей Римской империи, приобретя сторонников даже среди патрициев и членов императорской семьи…

А евангельские чудеса — их, действительно, можно попытаться как-то объяснить. И, кстати, не только происками спецслужб. А если в распоряжении заговорщиков был какой-нибудь индийский гипнотизер, способный заставить нормальных людей увидеть то, чего нет (а сомневающиеся просто плохо поддавались гипнозу). Или еще того лучше — инопланетяне. Эти и что-то вроде Святого Духа обеспечить бы смогли — психополе какое-нибудь. Или вот Акунин что придумал в своем детективе «Пелагея и красный петух». Там пасхальные события объясняются тем, что Христос якобы прямо перед арестом попал в волшебную пещеру, которая может перенести человека куда угодно в пространстве и времени (если только при нем будет красный петух).

Да уж, Мак-Дауэлл, видимо, недоработал. Такие версии, как вмешательство спецслужб или инопланетян, он в своих книгах не опровергает. На самом деле, у него вообще-то другая цель — просто показать нормальным умным людям, что разумные основания у нашей веры есть, и чтобы стать христианином, не нужно совершать «интеллектуальное самоубийство». Ну а тому, кого, как моего одноклассника, христианство просто в принципе не устраивает, вполне подойдут любые объяснения, даже с участием индийских факиров и красных петухов.