Введение. Необходимость духовной реформы

Совершенно очевидно, что религия и формируемые ею убеждения являются важными определяющими человеческого поведения. Также очевидно, что между религиозной этикой и функционированием хозяйства, в котором данная этика доминирует, существует очень тесная связь. Учитывая общий западнический характер реформ в России, представляет интерес мнение Макса Вебера, автора классической работы по политэкономии «Протестантская этика и дух капитализма».

Объясняя происхождение социальной этики западноевропейских развитых стран, он пишет, что она вытекает из «представления о профессиональном долге, об обязательствах, которые каждый должен ощущать и ощущает по отношению к своей профессиональной деятельности, понимаемой как призвание, как личный призыв Бога».[1]

В этих словах явно чувствуется влияние идей отцов протестантизма - Лютера, а затем и Кальвина - о мирском призвании христианина.

Однако следует отметить, что далеко не всякая религия оказывает столь значительное влияние на те характеристики поведения людей, которые непосредственно связаны с их социально-экономической деятельностью. Например, вопрос о влиянии православного мировоззрения на поведение людей в экономике, возможно, является не решаемым. Православная этика практически никак не регламентирует данный вид поведения (не считая общих рассуждений по поводу неприемлемости тунеядства, нечестности при заключении сделок и т.д.), делая акцент почти исключительно на духовной жизни (молитва, пост, борьба с греховными помыслами и т. д.). Любопытно, что само слово «труд» понималось в допетровской Руси, как пост и молитва.[2]

Исторический опыт показывает, что именно протестантская этика стала той необходимой идейной основой, на которой выстраивается здание социально-экономического прогресса европейских государств. Вот почему вопрос социально-экономического реформирования российского общества – это, прежде всего, вопрос религиозной Реформации.

Квадратура круга

Необходимость реформ в России стала особенно очевидна в связи с событиями Смутного времени. Незадолго до того лучшие умы Русского государства могли тешить себя мыслями о Москве как «Третьем Риме», который будет стоять вечно. Не прошло и ста лет, как Москва стала центром «Великого Московского разорения», - так назвали современники Смуту. Традиционные средневековые представления о гармонии мира трещали по швам. Бочки с засоленным человеческим мясом, обнаруживаемые при освобождении Москвы, говорили громче всех многоглаголаний о «святой Руси».

Обычно такие драматические события в истории народов приводили к кардинальным реформам. Однако в России одним из самых популярных выражений в те годы было: «Восстановить все по-прежнему, как было при прежних великих государях». К этому стремилось большинство народа. А.И. Герцен писал об этом: «Народ, уставший от смуты…, хотел покоя любой ценой». В этой ситуации реформы могли быть инициированы только сверху. Это вообще характерная особенность реформ в России – они всегда проводились по инициативе сверху. С этой точки зрения самыми большими российскими революционерами являются Романовы. Максимилиан Волошин выразился даже так: «Петр был первый большевик».

Но в этом же и слабость реформ, осуществленных сверху. На первый взгляд, ментальность российского народа способствует реформированию, идущему от «доброго царя». Голштинский посол Олеарий, современник Земского собора 1613 года, обозначает русский народ как холопов государя, который не подчиняется законам, а сам издает их. В результате люди больше боятся царя, чем Бога[3]. (Ср. Деян.5:29.[4]) Однако в этом послушании скрываются подводные камни. Реформирование общества, в котором люди участвуют поневоле, из-за страха, никогда не идет дальше внешнего преобразования. Реформы оказываются неглубокими, венценосные реформаторы непоследовательными, а народная оппозиция хоть часто и безгласная, но зато глухая и упрямая.

На взгляд автора эта особенность российских реформ обусловлена тем, что в течение веков наш народ является носителем особой ортодоксальной ментальности, сформированной в результате сильного влияния византийского православия времен раннего феодализма. Этому типу мышления чужда активная жизненная позиция в мире. В соответствии с ним, человек находится, как правило, в двух экстремальных состояниях: в подавленном, пока хватает терпения, и в бунтующем, когда жизнь становится совершенно несносной. Эволюционный путь развития, требующий ежедневного труда, направленного на постепенное улучшение качества и уровня жизни, оказывается за пределами внимания этого типа мышления. Православно-феодальный менталитет подобен болоту на пути прогрессивных социально-экономических преобразований. Он не сопротивляется активно, но в нем увязает любая инициатива, нисходящая сверху. Вот почему, без духовной реформации наивно ожидать успеха политических или социально-экономических реформ. В.О.Ключевский точно подметил эту наивность попыток самодержавных правителей реформировать общество, «грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение как необходимое условие общественной самодеятельности… чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства - это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе неразрешенная».[5]

Реформы Петра I. Сила власти, а не духа

Реформы Петра иногда сводят к простым заимствованиям из Европы. «Как относился Петр к Западной Европе? – спрашивает В.О.Ключевский. - Петра часто изображали слепым беззаветным западником, который любил все западное не потому, что оно было лучше русского, а потому, что оно было непохоже на русское, который хотел не сблизить, а ассимилировать Россию с Западной Европой».[6] Но из жизни царя становится понятно, что целью торжественного посольства 1697 г., в свиту которого входил и Петр под вымышленной фамилией, было выведывание у Западной Европы технического знания, говоря современным языком – промышленный шпионаж. Вот почему выглядит правдоподобно предание о словах, будто бы сказанных Петром и записанных Остерманом: «Нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы к ней должны повернуться задом»[7].

Посылаемые в Европу молодые россияне обучались математике, естествознанию, кораблестроению, мореплаванию; из Европы выписывали офицеров, кораблестроителей, мореходов, фабричных и других мастеров, горных инженеров… Техника военная, народнохозяйственная, финансовая, административная и техническое знание - вот та область, в которой Петр охотно заимствовал опыт западноевропейцев. Но как выразился один из современных публицистов Борис Смородин: «Мы не поняли Европу. В лучшем случае прилежно срисовывали внешнее. Петр Первый у голландцев перенял корабельное дело, а то, что у них в каждой семье была Библия, не заметил. Как не заметил и того, что их Bijbel была на вразумительном для простого народа языке, и все, включая матросов, читали ее, стараясь уразуметь»[8].

Посещая дома голландских моряков и мастеров, Петр не заметил самой важной детали, объясняющей истоки экономического и политического прогресса Голландии: утверждение протестантского мировоззрения на основе Библии. «Зорко следя там за мастерствами, они (Петр и его свита.– авт.) не считали нужным всмотреться в тамошние нравы и порядки».[9] Итак, Петр взял из старой Руси государственные силы, верховную власть, право, сословия, а у Запада заимствовал технические средства для устройства армии, флота, государственного и народного хозяйства, правительственных учреждений. Ключевский правомерно задает вопрос: «Где же тут… коренной переворот, обновивший или исказивший русскую жизнь сверху донизу, давший ей не только новые формы, но и новые начала, благотворные или зловредные - все равно?»[10]

Как далее объясняет историк, коренной переворот - это только внешнее впечатление современников реформы, передавших его и ближайшему потомству. Все продолжало двигаться в той же колее, что и прежние реформы, что и недавняя церковная реформа Никона. Они касались внешнего, не преображая внутреннее. Народ готов был умереть за старый обряд, не понимая ни природы его, ни происхождения, искусственно приписывая ему несвойственное значение. Как это сделал, например, протопоп Аввакум, расшифровывая значение троеперстия: «Отвергли никонияня вечную правду церковную, не восхотели пятию персты, по преданию святых отец креститися, но не како странно тремя персты запечатлешася в сокровищи всегубителя, — глаголю, печатию запечатлешася антихристовою, в нейже тайна тайнам бе: змий, зверь и лжепророк».[11]

Существуют веские причины, объясняющие поверхностный с точки зрения мировоззрения, характер реформ. Прежде всего то, что Петр действовал в обстановке войны. Именно военное положение обусловило такой характер реформы: нервозный, лихорадочный, болезненно-ускоренный, напоминающий бурю на море, в то время как в глубинах – патриархальная первозданность. Это несоответствие глубинного внутреннего мировоззрения народа и внешних реформ вызывали смущение даже у преданных Петру сотрудников. Живо изобразил это настроение генерал-адмирал Апраксин в письме 1716 г. к царскому кабинет-секретарю Макарову: «Истинно во всех делах точно слепые бродим и не знаем, что делать; во всем пошли великие расстрои и куда прибегнуть и что впредь делать, не знаем…».

Петр действовал силой власти, а не духа. Внутренняя неподготовленность народа заставляла Петра рассчитывать не на нравственные побуждения людей, а на их инстинкты. Правя государством из походной кибитки и с почтовой станции, он думал только о делах, а не о людях и, уверенный в силе власти, недостаточно взвешивал пассивную мощь массы. Реформа, совершенная Петром Великим, не имела своей прямой целью перестраивать ни политического, ни общественного, ни нравственного порядка, установившегося в России. Она ограничивалась стремлением вооружить Русское государство и народ готовыми западноевропейскими средствами, духовными и материальными. Но в этом как раз и заключалась ее слабость, противоречивость, незавершенность. Петр проигнорировал важнейший фактор – духовный. Робкие (в сравнении со смелыми реформами в остальных сферах) попытки в области веротерпимости, которые религиозные лидеры православия воспринимали как покровительство протестантизму,[12] были явно недостаточны для духовного преобразования общества. Подобное можно сказать и о неудавшемся переводе Евангелия на русский язык. Дело было поручено немецкому пастору Эрнесту Глюку, жившему в 1673-1703 гг. в Мариенбурге. По некоторым данным, уже в 1698 году перевод был завершен, но при осаде и взятии Мариенбурга в 1703 году этот труд погиб. Пастор Глюк был отправлен в Москву, где ему поручили снова взяться за перевод Нового Завета, что тот и исполнил. Но у Петра были дела поважнее, и когда после смерти Эрнеста Глюка в 1705 году хватились нового перевода, выяснилось, что он куда-то исчез при загадочных обстоятельствах.[13] Больше к этой теме Петр не возвращался.

С точки зрения С.М.Соловьева, Петр оказал великую помощь своему народу, сокращая сроки обучения у европейских «учителей», «не оставляя долго русских людей в страдательном положении учеников, употребляя неимоверные усилия, чтоб относительно внешних по крайней мере средств не только уравнять свой народ с образованными соседями, но и дать ему превосходство над ними, что и было сделано устройством войска и флота, блестящими победами и важными приобретениями, ибо это вдруг дало русскому народу почетное место в Европе, подняло его дух, избавило от вредного принижения при виде опередивших в цивилизации народов».[14] Увы, время показало, что все преимущества, которые человек получает незаслуженно, «вдруг», действуют на него развращающе, так что он очень скоро теряет их. Петр имел дело с религиозным феодальным наследием своих подданных, но, к сожалению, его он проигнорировал, не решившись посягнуть на святая святых русской традиции – традиционное религиозное мировоззрение, консервирующее социально-экономическое состояние общества на уровне феодализма.

Бессилие просвещенного абсолютизма. Екатерина II и Новиков

Заслуживают особого внимания попытки Екатерины II преобразовать по-прежнему консервативное российское общество. В качестве идеала просвещенная императрица видит идеи французских просветителей:

М.Ф.Вольтера, Ш.Л.Монтескьё, Д.Дидро, Ж.Ж.Руссо. Благодаря покровительству Екатерины влияние французской просветительной литературы вместе с французскими модами и нравами текло широкой рекой в русское дворянское общество в весь период ее царствования.

Следует отметить, что просветительская идеология далека от реформационной, протестантской. В своем взгляде на человека и мир, просветители гораздо ближе к гуманистам до-лютеровской эпохи и даже античным мыслителям, чем к лидерам Реформации. Можно найти много причин, почему идеи реформирования российского общества, вынашиваемые императрицей, так и не нашли реального воплощения. Французская просветительная литература была восстанием, с одной стороны, против феодализма, с другой - против католицизма. Значение этой литературы имело довольно местное происхождение, было вызвано интересами, довольно чуждыми для Восточной Европы. Но в ней встречался целый поток общих мест, отвлеченных идей. Люди в России только и могли усвоить эти общие места, отвлеченные идеи. Развращенные бездельем, политическим и хозяйственным, российские дворяне-крепостники создавали себе искусственную жизнь, наполненную призрачными интересами, собственные грезы принимая за действительность. Пустоту бытия они наполняли громкими чужими словами и прихотливыми идеями. Благодаря этому влиянию просветительной литературы в русском обществе проявляются две тенденции: утрата охоты к размышлению и, потеря понимания окружающей действительности.

Отвлеченные идеи, общие места, громкие слова, украшавшие умы людей екатерининского времени, нисколько не действовали на чувства; под этими украшениями сохранилась удивительная черствость, отсутствие чутья к нравственным стремлениям.

Фактически, идеи просветителей оказались нежизнеспособными, что вынуждена была де-факто признать сама Екатерина, возвращаясь к реакционной политике после кровавой французской революции. Примечательно, что со всей своей неукротимой энергией Екатерина ни разу не попробовала преобразовать религиозную жизнь государства. Похоже, что вослед за своими учителями, она не придавала решающего значения роли религиозного мировоззрения в политике и экономике страны.

Особенно наглядно слабость позиции императрицы Екатерины IIобнаружилась в интеллектуальном споре со знаменитым российским просветителем, издателем Н.И.Новиковым. О нем Пушкин сказал, что этот человек «продвинул на полвека образованность нашего народа».[15] Далее, он написал о Новикове:

«Новиков не распространил, а создал у нас любовь к наукам и охоту к чтению. Прежде него, по свидетельству Карамзина, были в Москве две книжные лавки, продававшие ежегодно на 10 тысяч рублей; через несколько лет их было уже 20, и книг продавалось на 200000. Кроме того, Новиков завел книжные лавки в других и в самых отдаленных городах России; распускал почти даром те сочинения, которые почитал особенно важными; заставлял переводить книги полезные, повсюду распространял участников своей деятельности, и скоро не только вся Европейская Россия, но и Сибирь начала читать. Тогда отечество наше было, хотя не надолго, свидетелем события, почти единственного в летописях нашего просвещения: рождения общего мнения».[16]

Новиков давал не очень высокую оценку духовным преобразованиям во время Екатерины, сводившимся в основном к поверхностному увлечению заграницей:

«Я приметил, что все наши молодые дворяне, путешествующие в чужие земли, привозят только известия, как там одеваются, пространные делают описания всем увеселениям»[17]. Перефразируя екатерининское «Я больна законобесием», Новиков назвал это увлечение «французобесием». С сарказмом он изображал легкомысленного молодого российского дворянина на страницах своего издания «Трутень», как «молодого российского поросенка, который ездил по чужим землям до просвещения ума своего и которой, объездив с пользою, возвратился уже совершенно свиньей…»[18]

 С совершенно убийственной иронией описывает он значимость западных заимствований: «Без французов разве могли мы назваться людьми? Умели ли мы прежде порядочно одеться и знали ли все правила нежного, учтивого и приятного обхождения?

Без них не знали бы мы, что такое танцование, как войти, поклониться, напрыскаться духами, взять шляпу… изъявлять страсти и показывать состояние души и сердца нашего?»[19]

Проигрывая в этом интеллектуальном споре с Новиковым, Екатерина обратилась к привычному методу – репрессиям. В «Заметках по русской истории XVIII века» Пушкин указывал на лицемерный характер екатерининских реформ.

«Екатерина уничтожила звание (справедливее название) рабства, а раздарила около милиона государственных крестиян (т. е. свободных хлебопашцев), и закрепостила вольную Малороссию и польские провинции. Екатерина уничтожила пытку - а тайная канцелярия процветала под ее патриархальным правлением; Екатерина любила просвещение, а Новиков, распространивший первый лучи его, перешел из рук Шишковского в темницу, где и находился до самой смерти. Радищев был сослан в Сибирь; Княжнин умер под розгами - и Фон-Визин, которого она боялась, не избегнул бы той же участи, если б не чрезвычайная его известность»[20].

Среди наиболее важных книг, которые, по словам, Пушкина, Новиков распространял «почти даром», было немало протестантских по своему содержанию[21]. К перечню важных книг издатель пытался добавить Библию, причем предлагал ее печатать за свой счет, и в случае позволения правительства, готов был продавать по одному рублю за экземпляр, то есть по крайне низкой цене[22]. В «Философическом рассуждении о совести» Новиков очень высоко оценивает роль Евангелия в формировании здоровой нравственности[23]. Еще большую необходимость в Библии, наш российский просветитель видел в связи с воспитанием детей (сочинение «О воспитании и наставлении детей»).[24]

История показывает, что реформационные идеи завоевывали умы людей только в том случае, если в народе был открыт широкий доступ к Библии на родном языке. Принципы демократии, права человека вытекают именно оттуда – из библейского наследия. Привлеченный выдающимися политическими фигурами Америки, Франклином и Вашингтоном, Новиков не мог не знать, какое значение придавали отцы-основатели американской демократии библейским идеям. Можно только предполагать, как изменилось бы российское общество, осуществись мечты Н.И.Новикова.

На фоне активной подлинно просветительской деятельности Новикова становится понятно, почему Пушкин считал реформы Екатерины IIреформами лишь по названию, а не по сути.

Реформы Александра I

Острота необходимости духовной реформы в XIXвеке продолжает быть видна хотя бы из того, какие интересы господствуют в обществе. Историк Мироненко С.В. указывает на политическую и гражданскую инфантильность русского общества. Народ живо интересовался подробностями любовной связи Александра I с Марьей Антоновной Нарышкиной, любопытствовал по поводу внебрачной дочери царя от нее, знал о сердечных влечениях Николая I.

Но его не будоражили толки о русской конституции, о переустройстве общества, народ был далек от жизненно важных вопросов, если только они не лежали на поверхности[25]. 

Приходя к власти, молодой император был полон светлых надежд на успешное преобразование России. Но это были отголоски увлечений прошедшего века французским просветительством. «Все было сделано, - пишет Ключевский, - чтобы затруднить великому князю знакомство с действительностью, которой он должен был управлять»[26].

Реальность заставила императора отступить от многих проектов, волновавших его в пору юности. Сознание того, что он пришел к власти ценой страшного греха – отцеубийства, наложила особый отпечаток на всю деятельность Александра. Не исключено, что всю последующую жизнь он рассматривал, как возможность искупить этот грех благоденствием России. Чтобы достичь благоденствия опять требовались реформы.

Александр мог пойти проторенным путем Петра. Но для этого ему не хватало уверенности в собственной правоте. Кроме того, было очевидно, что революция сверху захлебывается, едва достигнув окраин столиц. Опыт протестантской Европы подсказывал, что усилия верхов по реформированию общества поддерживаются в низах, если большинство людей совершает ревизию средневекового мировоззрения, переходит от пассивной позиции коллективной ответственности, надежды на обстоятельства, на внешнюю помощь («доброго царя», «спасающую церковь» и т.д.), к активной позиции личной ответственности перед Богом и людьми.

Деятельность РБО как попытка российской Реформации

В этом направлении были сосредоточены усилия первой на российской земле межконфессиональной общественной организации - Российского Библейского Общества. Так неожиданно у Александра I, у всех сторонников реформ, появляется союзник. РБО – одно из многих подобных обществ, существующих по всему миру. Первое библейское общество было учреждено в 1804 году под именем Великобританского и Иностранного.

Главными целями учредители обществ ставили распространение Библии без каких-либо, свойственных определенной деноминации, толкований, примечаний и комментариев к тексту, кроме собственно научных (текстологических). У истоков движения стояли христиане протестанты, придававшие особенное значение праву каждого человека самостоятельно читать и оценивать текст Библии.

Поскольку в результате близкого знакомства с библейским текстом у читателей возникало недоверие к некоторым официальным религиозным институтам, многие священнослужители католической и православной церквей считали, что деятельность библейских обществ приводит людей к равнодушию ко всякой религии.

Почти все библейские общества поддерживали контакт друг с другом, координируя совместную деятельность. В мире, не знающем еще международных общественных организаций, библейские общества представляли уникальное явление. Люди объединялись независимо от различия наций, вероисповеданий, культурных особенностей, политических убеждений и социального положения, вокруг одной главной цели – сделать Библию максимально доступной книгой.

Начало деятельности Британского библейского общества совпало с новой волной западных колонистов, переселявшихся в Россию по императорскому указу 12 апреля 1804 года. Вслед за этим еще большие преимущества были получены шотландскими колонистами в Кавказской губернии. Указом от 29 декабря 1806 года им было предоставлено право принимать в свое вероисповедание кабардинцев, черкесов, татар и язычников. Фактически это было первое высочайшее разрешение на ведение миссионерской деятельности среди нехристианского населения Кавказа. Решение Александра I неординарное, если учесть, что традиционно миссионерская деятельность на территории Российского империи была прерогативой православной церкви. 

Александр активно поддерживал деятельность общества. Чем объяснить его повышенный интерес к, казалось бы, частному случаю на необъятных просторах России? В период наполеоновских войн Александр I, находясь в Германии, познакомился с христианами-пиетистами. Император много раз посещал их библейские беседы, которые проводила лифляндская баронесса фон Крюденер (ум. 1824 г.) и там пережил глубокие перемены в своей духовной жизни. Эти перемены произвели неотразимое впечатление на приближенных царя, а князь Александр Николаевич Голицын (1773-1844), министр «сугубого министерства» стал ближайшим сподвижником Александра I.[27] При поддержке царя в Россию стали регулярно приезжать проповедники из Вюртемберга (пиетистского центра Германии) и проповедовать в салонах петербургской знати. Так создалась благоприятная обстановка для основания Библейского общества.

В 1809 г. в Москву переселился шотландский миссионер Пинкертон, находившийся с 1805 г. в Карсе, на Кавказе. Зимой 1811 г. он успел убедить некоторых особ из знатнейшего дворянства к принятию деятельного участия в учреждении библейского общества в Москве. Весной 1812 г. был составлен план мероприятий на русском языке, но из-за нашествия Наполеона, пришлось перенести работу в Петербург, где Пинкертон присоединился к представителю Британского библейского общества, пастору Патерсону.

Весной 1812 г. Библейское Общество в Або начало издание Библии на финском языке. Пастор Патерсон, приехавший в Петербург, чтобы заказать литеры для издания финской библии, встретил сочувственный прием Главного управляющего делами иностранных исповеданий в Poccии, князя Голицына А.Н. Патерсон рассказал о намерении Британского Библейского Общества поддержать протестантов Российской империи изданием духовной литературы. К концу года работа по подготовке к открытию библейского общества в Санкт-Петербурге была завершена и 6 декабря 1812 г. Александром Iбыл утвержден доклад Голицына об учреждении Санкт-Петербургского библейского общества.

11 января 1813 года состоялось первое собрание общества, в котором принимали участие многие духовные и светские деятели столицы: митрополит Амвросий, архиепископ минский Серафим, ректор Петербургской духовной академии архимандрит Филарет, католический митрополит Сестренцевич-Богуш, английский пастор Питт, пастор сарептского евангелического общества пастор Шейерл, голландский пастор Янсен, кн. Голицын, граф Кочубей, министры народного просвещения граф Разумовский, внутренних дел – Козодавлев и другие влиятельные лица. Президентом общества был избран князь Голицын.

Активно по отношению к новоиспеченному обществу повел себя Александр. Император вступил в члены общества и пожертвовал 25 тыс. рублей, обещая поддерживать ежегодно пожертвованиями в размере 10 тысяч рублей. В 1816 году царь подарил РБО дом на берегу Екатерининского канала, в котором разместилась типография общества, книгохранилище и книжный магазин.[28]

За один год своего существования общество напечатало 22500 экз. полной Библии и 37700 экз. Нового Завета. В конце второго отчетного периода общество имело уже 18 вице-президентов и 12 директоров в разных представительствах по всей стране. В пользу РБО собирались пожертвования, в комитет вступали генералы русской армии и стали снабжать солдат Библиями. К 1 января 1823 года Библия была уже напечатана на 41 языке народов Российской империи фантастическим для тех лет тиражом 500 000 экземпляров. Начали даже печататься Библии для слепых, с выпуклым шрифтом.

Перевод Нового Завета на русский язык

По возвращении из-за границы в 1815 году, Александр дает поручение РБО в сотрудничестве со Святейшим Синодом перевести Библию на русский язык. «…Повелеть президенту Российского Библейского Общества, дабы предложил Святейшему Синоду искреннее и точное желание Его Величества доставить и россиянам способ читать слово Божие на природном своем российском языке, яко вразумительнейшем для них славянского наречия, на коем книги священного писания у нас издаются»[29].

Святейший Синод дипломатично отказался от сомнительной в глазах ортодоксального духовенства чести переводить Библию на русский язык. Среди православных священников было сильно убеждение в невозможности перевода священной книги на разговорный язык. Активные противники перевода Библии возражали: «Не унизительно ли будет для библейского достоинства иметь Писание в домах?»[30]

В январе 1920 года вышли в свет 20 тысяч Новых Заветов с текстом на русском языке. Благодаря невысокой цене и доступности перевода, они пользовались большим спросом среди населения, и издатели получали стереотипные просьбы отправить еще новую партию книг.

Сопротивление деятельности РБО

Наряду с текстами Священного Писания РБО издавало также многочисленную т. н. духовно-назидательную литературу. Стоит обратить внимание даже просто на названия брошюр: «Бодрствующий христианин», «Ныне день спасения», «Благодать и ее возрастающее действие», «О возрождении», «Об опасности отлагательства в обращении к истине» и др.[31]

В основном, это были переводные книги такого содержания, которое рассматривалось ортодоксальными священнослужителями как неправославное, потому что в основе их были не церковные предания и обряды, а Евангелие (примечательно, что среди этих книг были также запрещенные в свое время Екатериной издания Новикова).

«Распространяемые повсюду в великом множестве Библии и отдельные книги св. писания, без толкователей и проповедников, какое могут произвести действие?» – спрашивали они. – «При сем необузданном и, можно сказать, всеобщем наводнении книгами св. писания, где найдут место правила апостольские, творения св. отцев, деяния св. соборов, предания, установления и обычаи церковные, одним словом - все, что доселе служило оплотом православию? Все cиe будет смято, попрано и ниспровержено!» - предупреждали они.[32]

Похоже, основатели библейских обществ и не скрывали своих далеко идущих намерений, целью которых была российская реформация, по примеру протестантской.

«Обнародование или распространение книг священного писания в церкви», - говорил Ричард Ватсон на 13-м годичном собрании Великобританского и Иностранного библейского общества в Лондоне, 7 мая 1817 г. – «произвело нашу Реформацию и даровало нам протестантство, а с ним и блаженство и благословение, от него истекающее. Ныне мы можем надеяться, что скоро греческая церковь (Русская Православная, - авт.) насладится теми же выгодами… 

Свободная проповедь истины, открывая греческой церкви ее собственные заблуждения, оживотворит веру и будет соблюдать союз верующих. Предполагаемая в сей империи реформация уподобится восходящему солнцу, озаряющему равным светом как хижину сибиряка, так и чертоги царей, где мудрейший и могущественнейший из государей земных (Александр I, - авт.) помышляет ныне о сей великой и святой реформе».[33]

Интерес к духовным ценностям возрастал в российском обществе. В 1819 году Петербург был приглашен католический проповедник Линдл, благосклонно принятый Голицыным и даже самим Александром. Он получил разрешение проповедовать в Мальтийской церкви при Пажеском корпусе и имел, по свидетельству врагов, блестящий успех. Православные иерархи не могли смотреть спокойно как тысячи православных «совращаются в ересь» и митрополит Михаил, потерявший часть своих слушателей, добился, чтобы Линдла перевели в Одессу.

На смену ему в следующем году был приглашен новокатолический пастор Иоганн Госнер. «Прием, оказанный Госнеру, - писал современник, - был еще благосклоннее, а красноречие блистательнее; так что жители столицы всех вероисповеданий, не исключая и православного, толпами собирались по вечерам в католическую церковь (на Невском проспекте) слушать его проповеди».[34] Госнер проповедовал не только с кафедры. В своей квартире, в Толмазовском переулке, он устраивал библейские беседы. Его голос раздавался во многих дворцах, вплоть до царского дворца в Царском Селе. Среди слушателей были также министры царского правительства.[35] Влияние Госнера было столь велико, что в том же году он был избран директором Библейского общества.

Противоречивый характер реформ Александра I со временем дал о себе знать и в отношении к РБО. К 1822 году усилилось влияние на царя А.А.Аракчеева. В ту пору, когда происходила борьба вокруг РБО все, кто интересовался этим, были убеждены, что падение Общества было делом личной интриги Аракчеева против князя Голицына. Ближайшим помощником в травле РБО оказался адмирал Шишков А.С. (1754-1841). «Занимаясь с молодых лет литературой, он образовал свой вкус на чтении славянской библии, четьих-миней и произведений духовного витийства ушедшего столетия», - пишет о нем Чистович. Известности в столичном обществе ему добавила полемика с Н.М.Карамзиным, которого он укорял в переделке русского языка. Под стать Аракчееву и Шишкову подобрались Магницкий М.Л., прославившийся борьбой со свободомыслием в университетах, и архимандрит Фотий, называвший деятельность РБО библейской религией. «Эта новая религия есть вера в грядущего антихриста».[36]

В апреле 1824 года Александру I был отправлен донос «о зловредных действиях князя Голицына и Библейского общества». В то же время Шишков инициировал т.н. «Госнеровское дело» - осуждение книги Госнера, изданной на немецком языке под названием «Geist des Lebens und der Lehre Jesu Christi» (Дух жизни и учения Иисуса Христа), а затем переведенной на русский. Книга была объявлена вредной, переводчик, цензор и содержатель типографии были отданы под суд, а Госнер выслан за границу.[37]

Группа Аракчеева предложила государю не просто закрыть комитеты РБО по всей империи, но также предпринять репрессивные меры против тех, кто «уловлены в хитрые сети библейских нововводителей и чрез то отделились от православной нашей церкви». В противном же случае этих людей было предложено объявить отступниками и врагами отечества и государя.

Уравновешенную оценку деятельности этой группы дал митрополит Филарет в письме от 18 августа 1857 года: «Думаю, известно, что в 1824 году восстание против министра духовных дел и против Библейского Общества и перевода священных книг образовали люди, водимые личными видами, которые, чтобы увлечь за собою других благонамеренных, употребляли не только изысканные и преувеличенные подозрения, но и выдумки и клеветы»[38].

Деятельность РБО прервалась в 1826 году, когда Указом от 12 апреля Николай Iповелел приостановить ее вплоть до особого разрешения.

Общественный резонанс деятельности РБО

РБО было закрыто во время наибольшего своего влияния на российское общество. По данным «Известий о Библейском Обществе» за январь 1824 г. они настолько утвердились, что комитетов с сотовариществами по России насчитывалось около 300, не считая значительного количества корреспондентов.

Несмотря на репрессии, предпринятые против Российского Библейского Общества, реформаторские идеи стали все шире распространяться в России. Как и предвидели основатели РБО, свободное ознакомление народа с понятным для всех текстом Библии, возбудило волну духовной жажды. 

«Мистики, духовидцы, пророки появились во множестве», - докладывал Шишков императору в 1824 году, возможно несколько сгущая краски. «Проповедники, по вере своей не при надлежащее ни к какому существующему исповеданию, разглашали повсюду свои толки, пребывая в тесном союзе с библейскими обществами. Отдельные от церкви общества в народе, под предлогом чтения Библии, сделались известными на Дону, в Саратове, Тамбове и многих других губерниях, под названиями духоносцев, молоканов, духовных христиан, духоборцев, скопцов, субботников и проч. Они позволяли себе литургисовать по домам и почитали себя в праве совершать без священников и прочие таинства»[39]. 

Об этом же говорится в другой записке, принадлежащей, по-видимому, Магницому: «Вред, Библейским Обществом России причиненный, состоит в следующем:

Раскольники обрадовались Библейскому Обществу, что учредилось, и будто под предлогом крестьянских сотовариществ (как то видно из многих печатных отчетов Библейского Общества) уже со смелостью открыли свои секты, собрания и скопища раскольнические и учению своему дали ход, презирая св. церкви, собираются явно в избах для своих толков, что прежде тайно у них было. Библейское Общество с ними переписывалось. Письма их хвалило и печатало, называя благочестивыми крестьянами тех, которые опаснее самых духоборцев»[40].

Идеи российской Реформации не умерли с закрытием РБО. Благодаря усилиям митрополита Филарета (Василия Михайловича Дроздова, 1783-1867) была возобновлена работа над переводом Библии на русский язык и в 1876 году она увидела свет. Прошло сто с лишним лет со времени синодального перевода, а он остается по-прежнему самым популярным в России, особенно в протестантских церквях. Распространением новых изданий занималось специально созданное в 1863 году для этой цели «Общество для распространения Св. Писания в России»[41]. С 1876 года к делу подключилось «Общество поощрения духовно-нравственного чтения». За период своего существования ими было распространено более полутора миллионов экземпляров Нового Завета, в том числе 150 тыс. в Сибири, Приамурье и Туркестане.

Наконец, неоспоримым доказательством влияния РБО на духовную ситуацию в России является тот факт, что практически все крупнейшие отечественные протестантские церкви отсчитывают историю своего существования с конца XIXвека, вскоре после появления на свет Библии на русском языке.

Заключение. Продолжающаяся реформа

«Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства, - это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе неразрешенная». Со времени, когда Василий Осипович Ключевский написал эту фразу, прошло уже более ста лет; со времени Петра, к которому историк относил эти слова, минуло почти триста лет. Но, несмотря на прошедшие века, множество попыток реформ, включая неудавшие усилия «младореформаторов» команды Ельцина, в целом, российское общество внутренне остается неприспособленным к ответственному, деятельному существованию в современную эпоху. И так будет до тех пор, пока реформы не коснутся самой сердцевины общества – его религиозного мировоззрения, связанного до сих пор толстыми корнями с традиционной религиозностью времен феодальной Византии.

Безусловно, духовная реформация в российском обществе далека от завершения. Но она должна свершиться. В природе не существует пути преобразования общества «по щучьему велению». Почетное место среди народов Европы, которое досталось российскому народу, по выражению С.М.Соловьева «вдруг», благодаря победам Петра I, увы снова находится где-то среди заоблачных высей, для нас не достигнутых. Особый «третий путь» не существует, как не существует и вечного «третьего Рима». Народ России должен усвоить, что он такой же, как и прочие, что его, как и прочие народы мира, Бог «произвел от одной крови, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и недалеко от каждого из нас…» Пора оставлять времена неведения, - завершает свое выступление перед афинским ареопагом апостол Павел, - пора меняться.[42] Действительно, пора.