Довольно удивительно наблюдать за ходом исторических событий с высоты веков. Как ироничны и последовательны становятся повороты истории человечества.
Итак, в 325 году в Риме был построен храм, ставший на долгие годы обителью Папы. Но все началось в 1506 году, когда старое здание было разрушено и на его месте началось строительство более величественного сооружения, дабы явить величие христианской церкви. Но строительство базилики Св. Петра только оголило ее слабые места, позволив расколоться христианскому миру.
Тогдашний Рим был крупнейшим городом мира. Именно сюда, «во благо спасения» стекались деньги европейских прихожан. Статус епископов и архиепископов был равен статусу владельцев княжеств. Церковь, как никогда, крепко стояла на ногах. По крайней мере, внешне. Зная об отчаянии и надежде, обуревавших людей, и желая приобщить побольше людей к своим таинствам, церковники живописали муки ада и чистилища. Недоступность латыни (на которой была написана Библия) для широких слоев населения служила причиной их неосведомленности в вопросах христианской доктрины. Этой неосведомленностью и воспользовалась церковная элита, изобретя дополнительный доход (в виде папских индульгенций), который и направлялся на строительство базилики Св. Петра. Что-то здесь было не так. Пока не появился человек, который первым зажег фитиль сомнения. Кто он — еретик, безбожник, лиходей? Нет, им оказался профессор богословия католический монах из Германии Мартин Лютер.
Отец Мартина, в прошлом рудокоп, затем — владелец полудюжины небольших литейных мастерских, хотел, чтобы сын стал адвокатом. Юноша, в самом деле, отличался особыми успехами и вскоре стал известным европейским юристом. Ему удавалось схватывать наиболее трудные и тонкие места закона. Ему уже предвещали будущность гения юриспруденции. Но, как говорится, пути Господни неисповедимы.
Впечатление о Лютере, как о блистающем юноше быстро улетучиваются, когда сталкиваешься с некоторыми проявлениями его характера. Мартин был резок, несдержан, остр на язык, называя, например, своих критиков «собаками», которые «начали лай». При этом Лютер страдал целым набором фобий. Его постоянно преследовал страх насильственной смерти, которую он считал следствием божественного суда. Со студенческих лет Мартин мучился приступами «черной меланхолии». Он мог посреди вечеринки встать уйти. Родители и друзья лишь разводили руками. Сам Мартин вряд ли мог объяснить, что с ним происходит. Он усиленно работал, регулярно посещал церковные службы, много молился, но, несмотря на все это, чувствовал, что Бог недоволен им. В такие часы отчаяния он не сомневался, что попадет в ад и боялся не только Бога, но и Иисуса, и даже деву Марию, которую обычно любил. «Люблю ли я Бога? Иногда я ненавижу Его!»
Часто его посещала мысль, что единственное безопасное место — это монастырь. Церковь учила, что Суд над монахами будет снисходительней. Это была для Мартина огромная жертва, ведь он мечтал стать богатым и знаменитым юристом, помогать родителям и наслаждаться удовольствиями земной жизни.
Но переломный момент в его судьбе все же настал. В страшную бурю на его глазах от удара молнии погиб его друг и Лютер, охваченный ужасом, поклялся стать монахом в обмен на спасение. Страх возмездия оказался сильнее его желаний, и вскоре Мартин оставил занятия юриспруденцией и ушел в монастырь, чем чрезвычайно огорчил своего отца.
Оставаясь душевно неуравновешенным, молодой монах отличился на первой же мессе. Начав проповедь очень спокойно и торжественно, Лютер, казалось, излучал величественное благолепие. Его отец уже начал гордиться им: «Мой сын — священник!» Дойдя до молитвы освящения Святых даров, он запнулся. Его глаза остекленели. На лбу заблестели капли пота. Воцарилась напряженная тишина. Мартин развернулся и захромал к столу, где сидели гости и его сконфуженный отец. «Меня охватил ужас, — напишет Мартин впоследствии, — я подумал про себя: «На каком языке разговаривать мне с таким величием, когда все люди должны трепетать даже в присутствии земного властителя? Кто я такой, чтобы поднимать глаза или возносить руки к божественному Величеству? Ангелы окружают Его. Когда Он кивает головой, земля трепещет. И смею ли я, жалкий маленький пигмей говорить: «Я хочу того, я прошу этого?» Ибо я — прах и пепел, полон греха и я говорю с живым, вечным истинным Богом!»
Действительно, в Лютере было нечто экстраординарное, болезненное, ужасающее. Особенно это проявилось в его бытность монахом. Он поставил перед собой цель стать идеальным монахом и упорно шел к ней путем сурового аскетизма. В вопросах самоограничения он пошел дальше правил, установленных в монастыре. Лютер-монах постился по несколько дней подряд. Его молитвенные бдения длились дольше, чем у остальных монахов. Он отказался от положенных ему по уставу одеял и однажды едва не замерз. Отличалось и его отношение к исповеди. В исповедальне он мог оставаться часами. Однажды Лютер шесть часов исповедовался в грехе, совершенном им накануне!
Часть отцов-настоятелей склонялось к тому, что Лютер — «белоручка», другая часть — к тому, что их подопечный — душевнобольной человек с прогрессирующим психозом: его патологический комплекс вины переходил всякие рамки.
Чем это было вызвано? Скорее всего, Лютеру явно не доставало тех защитных механизмов, которыми люди привыкли заглушать голос собственной совести. Ведь, надев сутану монаха, он не перестал быть, по сути, юристом, законником. И если мы попытаемся взглянуть глазами Лютера на величайшую Заповедь Закона: любить Бога всем сердцем, очевидно, что отсутствие любви к Богу будет величайшим преступлением. Большинство людей так не думают. Никто из нас не способен хотя бы пять минут исполнять эту заповедь: любить Бога всей душой, всем разумом, изо всех сил и ближнего своего, как себя… Мартин Лютер тем и отличался от остальных людей, что обладая превосходным пониманием закона, он, вникая в Закон Божий, находил в нем то, что большинство смертных упускало из виду.
Он был скорее гением, чем безумцем. Углубляясь в недра богословия, 28-летний профессор Мартин Лютер столкнулся с серьезными противоречиями. К своему удивлению, он нигде в Библии не обнаружил упоминания об обязательных многочасовых молитвах, о поклонении святым, о праве священника даровать, и тем более — продавать, прощение грехов через индульгенции. Совершив паломничество в Рим, Лютер был смущен роскошью храмов и цинизмом некоторых священников.
Обнаружив пропасть между церковным запугиванием неграмотных прихожан и библейской надеждой на спасение по вере в Божью любовь, Лютер не смог молчать. И 31 октября 1517 года, в канун Дня всех святых на двери Крепостной церкви в Виттенберге он вывесил список из 95 тезисов, написанных на латыни, которые предназначались для обсуждения в узком кругу духовенства. Среди прочего, они отражали и резко негативное отношение к торговле индульгенциями, строительству римской базилики Св. Петра: «Прежде всего, мы должны строить живые храмы, а не церковные здания, и уже в самую последнюю очередь — церковь Св. Петра, которую мы, немцы, не имеем возможности посещать. Почему бы Папе не строить базилику Св. Петра на собственные стредства? Он богаче Креза. Лучше было бы продать базилику и раздать деньги беднякам, которых грабят продавцы индульгенций. Если бы Папа знал о поборах, которые учиняют эти торговцы, то предпочел бы, чтобы собор Св. Петра превратился бы в руины, нежели был бы построен на крови и поте его духовных детей».
Изначально у Лютера не было желания раздувать обсуждение тезисов до размеров национального или международного скандала. Но тема оказалась настолько больной и насущной, что, благодаря студентам, которые перевели и распространили «Тезисы» в их обсуждение вскоре была втянута вся Германия. Вот что написал по этому поводу Карл Барт: «Лютер был подобен человеку, который в полной темноте карабкается по винтовой лестнице внутри колокольни древнего собора. Во мраке он протянул руку, ища опоры, и его рука легла на веревку. Он остолбенел, услышав колокольный звон».
Смута вскоре достигла Рима. Прочтя текст «Тезисов», Лев Х, носивший тогда папский титул, как гласит предание, обронил: «Лютер — пьяный немец. Он изменит свое мнение, когда протрезвеет». Но буря не утихала, и, в конце концов, был обнародован папский указ, осуждающий Лютера, а его книги Рим сжег.
Бунтовщику позволили обратиться с апелляцией к императору. Первое слушание состоялось в Вормсе. Атмосфера в зале заседания была накалена до предела: незадолго до этого Лютер сделал дерзкое заявление: «Раньше я говорил, что Папа — заместитель Христа. Я отрекаюсь от этого. Теперь я говорю, что Папа — противник Христу и апостол дьявола». Толпа с нетерпением ждала новых дерзостей. Но во время суда, когда прозвучал вопрос об отречении от своих суждений, уверенность вдруг покинула Лютера, и он еле слышно попросил время для обдумывания. Все были шокированы. Получив отсрочку на сутки, Лютер в ту ночь написал одну из самых трогательных своих молитв. В ней обнаруживается душа смиренного человека, падающего ниц перед своим Создателем с просьбой об обретении мужества в одинокой борьбе с враждебными людьми. То был его личный Гефсиманский сад.
На следующий день, когда Лютер вернулся в зал заседаний, голос его не дрожал. «…Моя совесть в плену у Слова Божьего. Я не могу ни от чего отречься и не сделаю этого, поскольку идти против совести и неправильно и небезопасно. На том стою и не могу иначе. Боже помоги мне. Аминь».
Так Лютер смог выступить со свои собственным умом и толкованием Библии против целого мира. Именно убеждение в познании истины позволило ему вступить в дискуссию с властью и церковью.
…Мартин Лютер имел свой, несвойственный для многих, подход к делам, о чем свидетельствует, например, такая вот запись: «Сегодня у меня будет больше дел, чем обычно, поэтому я должен еще больше времени уделить молитве». И те, кто видел радостное лицо Мартина, слышал его лекции, понимали, что Бог для него — не абстракция. И это было заразительно. В нем видели своего вождя не только простолюдины, — ему покровительствовали могущественные немецкие аристократы, а курфюрст Фридрих Саксонский, пригласивший Лютера в свой Виттенбергский университет, был самым влиятельным князем в Германии. Если бы не поддержка многочисленных друзей и сторонников, восставший монах после суда в Вормсе был бы сожжен. От этого его уберегло добровольное заточение в Ватербургском замке, во время которого Мартин воплотил свою заветную мечту — перевел Новый Завет на немецкий.
Но скрываться долго было невозможно: новое движение превращалось в разбушевавшуюся стихию. Вскоре Лютер понял, что, обнародовав свои тезисы, он положил начало движению, которое повлечет создание церкви нового типа. Какое-то время Лютер еще надеялся, что Папа и епископы признают его правоту и сами исправят недостатки в существующей церкви. Но со временем стало ясно, что этого не случится.
Европа раскололась на два лагеря. Отмежевавшись от крестьянского бунта 1524-1526 гг., Мартин сосредоточил все свое внимание на церковной реформе. Так появились новые «протестантские» деноминации: в Германии — лютеране, в Швейцарии — кальвинисты, в Шотландии — пресвитериане, в Англии — церковь нового типа. В Германии даже некоторые католические церкви начали проводить богослужение на немецком языке.
Библия была полностью переведена на немецкий и напечатана, причем расходилась она быстрее, чем печаталась. Гимны, сочиненные Лютером, пела вся страна. Вдохновитель Реформации продолжал отстаивать право людей на свободу выражать свои взгляды и поклоняться Богу так, как они находят это нужным.
Семейное счастье улыбнулось Лютеру на пятом десятке. Его супругой стала бывшая монахиня Катрин фон Бера, которая подарила ему шестерых детей. Их дом был всегда полон друзей и студентов. Лютер по-прежнему оставался деятельным, остроумным, несмотря на частые периоды безденежья и уныния. И, когда ему было за шестьдесят, успокоился от трудов земных в любимом Виттенберге.
Этот мир страшен. Кто это понял, плохо спит. Блаженно неведение, но познание — дороже. Кто знает истину, может вмешиваться в болезненную историю человечества. Судите сами. Но мир вам.
