Украинская «Оранжевая революция» 2004–2005гг. как-то затушевала собой другую революцию, которая ровно сто лет назад всколыхнула Петербург - тогдашнюю столицу Российской империи. И хотя обе начинались мирно, цвет той, российской, оказался иным - кровавым.
Прошло сто лет. Столица переместилась в Москву. Границы империи сократились. Да и память стала короче. Кому они теперь нужны - герои 1905 года? Их имена неизвестны. Памятник жертвам 9 января на одном из питерских кладбищ - в унылом запустении. На просьбу патриотов установить на Дворцовой площади Санкт-Петербурга мемориальную доску «Жертвам Кровавого воскресенья» власти города ответили отказом. Случайно ли нынешняя власть пытается предать забвению злодеяние власти бывшей? Трудно судить. Но чтобы подобные преступления не повторялась, нам важно о них вспоминать. Назло чиновникам. Хотя бы раз в сто лет...
Январь 1905 в Петербурге начался с увольнения 4 рабочих Путиловского завода, что спровоцировало общегородскую стачку, в которой вскоре приняли участие 150 тысяч человек. Такой размах стал возможным благодаря участию в забастовке «Собрания фабрично-заводских рабочих» - легально действующего массового «профсоюза». Его идейным вдохновителем был священник Гапон, а верхушку составили революционеры из эсэров и большевиков, которые исподволь превратили «Собрание» в политическую организацию. Увольнение рабочих революционеры решили использовать как повод для массового выступления рабочих с петицией к царю. В ней были такие слова: «Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга, разных сословий, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты.
Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся, как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать… Нет больше сил, государь! Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук». Петицию принимают на рабочих собраниях. Потом эсэр Рутенберг без ведома рабочих ее «подредактирует» - в ней появятся требования политические: амнистия политзаключенных, созыв Учредительного собрания, отделение церкви от государства...
Гапон предупреждает об опасности кровопролития. Его не слушают. Он пишет царю: «Если ты, колеблясь душой, не покажешься народу, и если прольется неповинная кровь, то порвется та нравственная связь, которая до сих пор еще существует между тобой и народом». Напрасно. Царь умывает руки и оставляет столицу на произвол своего дяди, петербургского генерал-губернатора великого князя Владимира Александровича. У того уже давно чесались руки успокоить смуту путем публичного повешения нескольких сот недовольных. Он вытребовал введение военного положения, но в Петербурге об этом не объявил: газетные листки с объявлением о запрете и незаконности шествия вывешиваются слишком поздно и где-то во дворах.
Чтобы помешать демонстрации, мосты через Неву развели. Войска, усиленные подкреплением из Пскова, Таллина, Нарвы, Петергофа и Царского Села - всего свыше 40 тыс. солдат и полицейских, расчленили город на районы, заслонив все проходы к Дворцовой площади. Правительство распорядилось арестовать Гапона, но у полиции ничего не вышло: священник находился в рабочих районах, агентов могли встретить вооруженные дружинники. К тому же у батюшки имелись телохранители.
9 января 1905 года. Воскресенье.
Задолго до рассвета стал собираться празднично одетый народ. К рабочим «Собрания» присоединились сотни тысяч простых людей. Они движутся от рабочих окраин к центру города. Идут спокойно, без выкриков и злобы. Несут хоругви, иконы, царские портреты, поют молитвы. Всего на улицы выходит свыше 140 тысяч человек.
У Нарвской заставы демонстрантам во главе с Гапоном дорогу перекрыла цепь солдат. Офицер приказал разойтись. Часть людей ушли во дворы и пробирались мимо солдат, часть - продолжила шествие. Звучит команда и - залп поверх голов. Затем - второй выстрел - по ногам. Пули, отрикошетив, ранят людей в грудь и живот. Толпа рассеялась. На снегу заалела кровь убитых и тяжелораненых.
Через час у Троицкого моста встречают огнем колонны Выборгской и Петербургской сторон. В 2 часа дня части Преображенского полка, стоящие у Зимнего, дают три залпа по собравшимся в Александровском саду, у Дворцового моста и у здания Главного штаба. Кавалерия и конные жандармы рубят рабочих шашками, добивают раненых, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков. Залпы гремят на Невском проспекте, на Морской и Гороховой улицах, у Казанского собора.
Власть хладнокровно расстреливала, как злодеев, своих самых честных, самых свободолюбивых граждан. Расстреливала остатки наивной веры в доброго царя.
А потом будет официальное вранье о 76 убитых и 233 раненых (реальных жертв было раз в десять больше). Потом будет письмо «отъявленнейшего преступника православной церкви» Гапона: «К Николаю Романову, бывшему царю и настоящему душегубу Российской империи:
С наивной верой в тебя, как отца народа, я мирно шел к тебе с детьми твоего народа. Неповинная кровь рабочих, и жен, и детей-малолеток навсегда легла между тобой, о душегубец, и русским народом…Бомбы и динамит, террор бесправного люда, народное вооруженное восстание - все это должно быть и будет непременно. Море крови, как нигде, прольется.
Из-за тебя, из-за твоего дома - Россия может погибнуть. …Отрекись же лучше поскорей со всем своим домом от русского престола и отдай себя на суд русскому народу. Пожалей детей своих и Российской страны, о ты, предлагатель мира для других народов, а для своего - кровопийца! Иначе вся имеющая пролиться кровь на тебя да падет, палач, и твоих присных».
Как в воду глядел! Погубил царь и себя с семьей, и Россию - покатилась по ней первая, а следом за ней и вторая революции и войны. Кровь, пролитая в то воскресенье, обагрила всю страну...
Прошло сто лет, а в России мало что изменилось. Все так же неуютно в ней тем, кто мыслит свободно. Все с той же готовностью солдаты стреляют в безоружных. Все так же ничтожна цена человеческого достоинства и жизни мирных граждан Великой России. И, хоть сегодня мало что напоминает о Кровавом воскресенье 1905 года, эхо того расстрела не умолкает. Сколько же еще нужно трагедий, чтобы усвоить смысл простой Божьей заповеди «Не убий»?
